ЛЮДИ БЕЛОЙ КАЛИТВЫ

 Всё так и было…
Гринченко Мария Тимофеевна

     После школы я работала секретарём в суде и прокуратуре города. До самого прихода немцев. Собрались эвакуироваться, но  никаких машин не было, начальство отправило нас домой. Но немцы пришли так быстро, что мы, стоя на дороге, где нас  обещал забрать по пути прокурор, только и увидели его промчавшуюся машину. Он махнул рукой и что-то крикнул: видимо,  посоветовал прятаться.
      Мы жили у самого моста через Калитву. Наш двор первым был. К приходу немцев подготовились заранее. Возле тютины вырыли  себе убежище – мы его ущельем называли. Там во время бомбёжки надёжно было. А бомбили нас постоянно. Утром, перед тем как немцам прийти, во двор зашли трое наших, на велосипедах приехали.
– Ну, что, девчата, немцев боитесь?
– Боимся, - пролепетали мы. Со мной были две сестры помладше .
– Не надо их бояться. Такие же люди.
     Узнав, что я работала в суде, посоветовали никому об этом не говорить, а лучше уехать, чтобы кто-нибудь не выдал. После полудня, когда отбомбили и всё затихло, услышали снаружи: – А ну-ка вылезайте. Мы страшно перепугались. Сидим, дрожим. Они  опять: – Сейчас гранату бросим. Немцев было семеро.
Смотрю, сёстры кинулись к кому-то из них и стали обнимать. Это были те трое велосипедистов. Девчонки-дурочки ничего не поняли, а до меня сразу дошло: это была немецкая разведка, и те трое – власовцы. Я упала в обморок. С того дня стала  седеть ...
     У нас поселились два немца, Фриц и Карл. Они были такие разные. Один – сын фабриканта, другой – кочегара. Всё время  спорили о войне. Один считал, что им у нас в стране делать нечего, что Гитлера надо из пистолета «пук-пук». Зато второй  гордился своей миссией завоевателя. Однажды они даже подрались во дворе. Но, в общем, жили смирно. Целых три месяца. Потом появились румыны. На соседнем дворе жил их командир. И мы всё время слышали, как он ругал своих солдат за воровство и  другие провинности. Он их даже бил. Однажды пришёл к нам. Мы обмерли: чего ему надо. Оп посидел с нами немного, поговорил.
      Лет ему было за тридцать. Оказалось, что он из русских. Его родители в восемнадцатом году эмигрировали в Румынию и всё  мечтали вернуться на родину. Под конец он попросил спеть «Ах, ты, Волга-матушка». Семья у нас была певческая. И мы втроём  спели. Парень сидел и плакал.
       ...Потом пришли наши. В это время я заболела брюшным тифом. Лежала долго без сил и без памяти. Говорят, в то время было  тринадцать заболевших. Двенадцать отправили в больницу на Заяровку, а меня мама не отдала. Убедила врачей, что дома и тепло,  и уход лучше. Да и врач знакомый будет приходить. Врач меня и выходил народными средствами. А в больнице все двенадцать  умерли.
       В доме у нас опять были постояльцы. Но не жили, а только приходили поесть. Это были танкисты. Их танк провалился на  мосту, и они его три дня не могли вытащить. Командир у них был очень строгий. Андреем его звали, хохол с тёмными глазами.  Его экипаж - Гриша, Сенечка-еврейчик и Анатолий – так хотели поболтать с девчонками. Но он их безжалостно выгонял: больной  нужен покой. Я постепенно поправлялась. Кризис прошёл, но сил ещё не было. Однажды начался из-за Донца обстрел, да так  неожиданно, что наши и в дом не успели войти, спрятались в «ущелье», а я одна - в доме! И надо же, снаряд попал в угол дома.
       Когда родные вошли, они ничего не могли понять: лежу вся засыпанная шелухой от семечек. Оказывается, старый хозяин дома  работал на маслобойне н таскал домой шелуху, которой набил стены во время стройки. И вот ею меня и засыпало. Глаз не могу  открыть, отплевываюсь. Вроде, и смеяться не к месту, а их хохот разбирает…
...Зима тогда стояла холодная, снежная. Наши войска подходили с боями всё ближе. Немцы забеспокоились, и, оставив для  прикрытия румын и итальянцев, стали уходить. Помню, как те бегали по улицам с криками «Дороговский» и «панцирь». Мы поняли,   что в соседнем хуторе Дороговском наши танки. Вот тогда и они ушли.
     Днём освобождения города считается 19 января. А за два - три дня до этого случилось вот что. Мы часто сидели у окна и  наблюдали за тем, что происходит возле речки, из-за занавески. Однажды во дворе услышали шум. Выглянули: стоит двоюродный  брат Жора Обухов и с ним наши бойцы. Они в белых одеждах, с автоматами. Брат заскочил на минутку, сказал, что поведёт  разведчиков через Донец. Вернулся не скоро. Рассказал, что отвёл их по берегу Донца до Поцелуева. Реку перешли по льду.  Там бойцы его и отпустили. Мы восхищённо смотрели на Жору – герой. Он же считал, что в его поступке нет ничего особенного.  И ещё сказал, что теперь Калитву освободят совсем скоро.
      ...Кончилась воина. За это время у меня скопился целый ворох писем. Мне писал мой школьный друг с фронта. А ещё тот самый  танкист-капитан Андрей. Служил он уже в Румынии. Ему я и без того почти не отвечала, а тут решила написать категорический  отказ и сообщила, что у меня есть жених. Успокоилась, довольная своим поступком. Однажды на работу ко мне прилетела сестра.  Еле дышит, глаза вытаращила: – Маша, твой Андрей приехал! Я чуть в обморок не упала. Как потом выяснилось, он, получив  письмо, за четыре дня из Румынии примчался, садился на любой поезд, идущий в нашу сторону.
      Долго я не могла перейти мост, всё возвращалась. Но куда деваться, пришла всё же. За столом сидит Андрей. Высокий,  красивый. Слышу, говорит отцу: - А я ей тогда в глаза глянул и понял: это она – судьба моя. И как он сумел меня разглядеть?  Я же лежала больная, худющая, желтая, наголо стриженая.
      Он-то приехал сразу жениться, а я всё не решалась. Начальник мой, видя нерешительность такую, приказал привести его к  нему. Думала, Андрей испугается. Нет, сходил. Начальник показал большой палец: – Вот такой парень. Так я стала Гринченко.  Записал рассказ Алексей Данилов. Опубликовано 14 декабря 1994г.
 

                     Страница "Люди Белой Калитвы"                            Страница "Творчество"